Главы из книги "Там за поворотом":
Цитата:
...ЛЕГЕНДА О ПРИБЫЛОМ
Осенью 1956 года мы были уже отравлены жаждой странствий. Нас манило пространство, влекли еще неизведанные пути, и во всех карманах протирались географические карты.
Как-то мы сидели у дороги, свесив ноги в канаву, курили и предавались отчаянной безнадежности: где уж тут думать о большом .путешествии, если опять три часа провозились с моторчиком и вот уже осенний день на исходе, а мы так и не доехали до Волхова и надо возвращаться обратно.
— А ну его к черту, этот моторчик! — вдруг сказал младший. — Лучше бы вы полечились как следует, и мы поехали бы, как все люди, на простых велосипедах, без всяких моторчиков.
— Хорошо, — сказал старший, — только ты найди мне такого доктора, который вылечит меня от излишнего возраста.
— А что ж, — мрачно ответил младший, — сколько угодно таких докторов. Один лечат женьшенем, другие — медом, третьи — простоквашей...— и он тяжко вздохнул.
Через некоторое время вздохнул и старший.
От наших вздохов веяло полной безнадежностью. С какой-то меланхолической безнадежностью медленно рассеивался над нами табачный дымок. Безнадежность стелилась над одинаковыми бесцветными соснами, которые стояли вдоль дороги, скучные, как палки. Безнадежностью были насыщены унылые тучи, сквозь которые не могли пробиться ни проблеск, ни краска. Безнадежность стелилась вдоль однообразного и серого шоссе, по которому с нарастающим гулом к нам приближался мотоцикл.
Мотоцикл мчался с большой скоростью. Все ближе и ближе. Вот сейчас он пронесется мимо... Но вдруг мотоцикл затормозил так резко, что его занесло чуть ли не поперек дороги, и светловолосый чубатый парень, упершись ногами в асфальт, поднял на лоб очки-консервы.
— Закурить есть? — спросил он.
Он снял краги, положил их на руль и небрежно взглянул на наш велосипед с моторчиком.
— Как работает?
— Как покойник.
— Это разве двигатель? — сказал парень. — Вот у нас на заводе делают двигатель, так это двигатель! Свободно дает сорок пять — пятьдесят километров в час. Маленький, легкий. Уж он-то не подведет. Мировой движок!
Он сел возле нас, свесил ноги в канаву и рассказал легенду о Прибылом.
Где-то на Украине жил в колхозе мальчишка, Филипп Прибылой. Парень он был тихий, скромный и все что-нибудь мастерил. В десять лет он чинил всем колхозникам часы, в двенадцать — сделал себе из спичечного коробка фотоаппарат. В четырнадцать лет захотелось ему иметь велосипед, а денег на велосипед не было. Стал делать велосипед сам. Раму, руль и педали сделал из дерева, колеса поставил железные — от старой сенокосилки, а вместо цепи приспособил ремень. Так и ездил несколько лет. А когда стал работать в колхозе плотником, купил настоящий велосипед. В восемнадцать лет он первый раз в жизни увидел мотоцикл. Решил поставить на свой велосипед двигатель, превратить его в мотовелосипед.
Двадцать лет он делал двигатели для своего велосипеда. Один за другим, один за другим. Его хата превратилась в мастерскую. Соорудил он себе токарный станок и вытачивал на нем детали. Цилиндры отливал в русской печке, в консервной банке. Один раз чуть не обгорел, когда двигатель взорвался. Один раз лежал в больнице, когда разогнал двигатель, поставленный на велосипед, и оказался в канаве без памяти. А один раз решил показать свое изобретение инженерам.
Сел на велосипед и поехал в Харьков. Двигатель грохотал, как десяток танков, и дымил, как пожар, но зато велосипед несся со скоростью мотоцикла.
Приехал к Харьковскому велосипедному заводу, но зайти на завод не решился. Постоял-постоял и поехал обратно. Его увидел из окна главный инженер завода — он услышал грохот, а потом заметил клубы черного дыма и удаляющийся велосипед с моторчиком небывалой конструкции. Главный инженер сел в машину и погнался за велосипедом. Но Прибылой несся так быстро, что машина насилу его нагнала.
С тех пор Прибылой стал работать на заводе. Там научили его читать чертежи и делать расчеты, помогли ему усовершенствовать его двигатель.
— Вот тебе и колхозник! — с восхищением сказал чубатый парень, докуривая сигарету. — Поручили нашему заводу освоить двигатель Прибылого. Прислали из Харькова образец. Мы сделали точно такой же. Стали его заводить. А он не заводится. Харьковский заводится, а наш нет. Бились, бились — ни в какую! Тогда вызвали в Ленинград Прибылого. Он приехал. Всех стесняется. Посмотрел наш двигатель, говорит: «Ясно, що не заведется! Вон в моем карбюраторе дирочка!» Наши инженеры спрашивают: «А зачем она? Ни в одном карбюраторе таких дырочек нет». — «Та бис ее знает! Тильки без дирочки не заведется». Пошли в Политехнический институт к специалистам. Те посмеялись: «Ерунда! Никакой дырочки не нужно. Это у него от технической неграмотности». А факт остается фактом: с дырочкой заводится, без дырочки — нет.
И, подивившись такому казусу, парень простился с нами и уехал.
Он уехал, а мы остались. Мы поглядели друг на друга и поняли, что совершилось самое обыкновенное Чудо: хотя мы еще ничего не знали о новом моторчнке, но уже верили в то, что будущим летом обязательно совершим большое путешествие по нашей стране и однажды явимся на велосипедах в Харьков; разыщем там легендарного Прибылого и скажем ему: «Спасибо!»
И, может быть, оттого, что вечернее солнце пробило серые тучи, а может быть, потому, что мы почувствовали себя счастливыми, все вокруг вдруг изменилось: вдоль нежно-голубоватого асфальта теперь стояли роскошные сосны, окрашенные в красные, фиолетовые и синие цвета, и их кора золотилась и таяла в малиновом воздухе вечернего часа.
Через несколько дней мы пришли на завод, где изготовлялись моторчики конструкции Прибылого. Они назывались: велодвигатели «Д-4». Мы увидели их и сразу влюбились. Они были маленькие, легкие, изящные. И хотя инженеры говорили, что новые двигатели имеют еще много дефектов, недостаточно испытаны и пускаться с ними в дальнее путешествие рискованно, но мы уже твердо решили, что без них с завода не уйдем...
Цитата:
...В ГОСТЯХ У ПРИБЫЛОГО
Филипп Александрович Прибылой оказался молчаливым добродушным человеком лет сорока. Он жил в первом этаже многоэтажного общежития, возле Харьковского велосипедного завода.
У дверей его комнаты стояло несколько велосипедов с моторчиками.
Эти велосипеды, как вскоре мы поняли, принадлежали его друзьям-изобретателям, которые каждый вечер приезжали к нему со всего города: кто за советом, кто поделиться новостями, а кто — просто так.
В большой комнате было много народу. В одном углу играли дети Прибылого, маленькие Люба и Саша. Люди они общительные, то и дело со двора к ним прибегали шумные ребятишки. В другом углу комнаты полная черноволосая красавица Матрена Карповна, жена Прибылого, готовила на примусе вкусно пахнувший чесноком украинский борщ и громким певучим голосом рассказывала зашедшей соседке, какие хорошие были сегодня на базаре куры.
Филипп Александрович сидел за столом в синей рабочей спецовке, в кепке, каждую минуту готовый выйти во двор к велосипедам или вернуться к своему верстаку в экспериментальный цех, где он проводил почти весь день. Стол был покрыт клеенкой. На нем стояли стаканы с остывшим чаем, полная окурков пепельница и лежал маленький листок бумаги с чертежом какой-то детали. Вокруг стола сидели изобретатели.
Один изобретатель был высокий, худой, с остроконечной бородкой и длинными отвисшими усами. Он изобрел велопропеллер.
Другой — молодой инженер, чистенький, краснощекий, в голубой рубашке с пестрым галстуком. Каждую фразу он начинал со слов: «Извините, пожалуйста». Он изобрел моторное колесо.
Третий — почтенный седенький старичок, похожий на бухгалтера, вышедшего на пенсию. Он пришел посоветоваться по поводу нового способа изготовления велосипедных труб.
А четвертый посетитель ждал своей очереди. Это был солидный мужчина с изрядным брюшком, в шляпе и очках. Никто не знал, что он изобрел. Он хотел открыть это одному Прибылому. А пока тихо ерзал на табурете, крепко сжимая свое изобретение, бережно завернутое в тряпочку.
В такой обстановке мы в первый раз увидели Прибылого.
На следующий день побывали в экспериментальном цехе велозавода. Там Прибылому была отведена маленькая комната с верстаком, испытательным стендом и шкафом, в котором хранились детали велодвигателя и инструменты. Сюда нередко заходили инженеры из конструкторского бюро и заводоуправления, начальники цехов, мастера, рабочие.
Никто не спрашивал, чем Филипп Александрович занимается. Он мог делать все, что считал нужным. Только рассказывали ему о своих затруднениях и просили: «Не подумаешь ли, Филипп Александрович? Может, что-нибудь сообразишь!» И он соображал. То предложит новый способ испытания велоцепей, то необычную конструкцию велосипедной вилки, то приспособления, облегчающие работу станочников. А вместе с тем он все продолжал совершенствовать велодвигатель.
Когда мы попросили его рассказать свою биографию, он ответил:
— Да чего там! Лучше посмотрим ваши двигатели!
Он притащил наши велосипеды на завод и стал разбирать моторчики.
Филипп Александрович все делал не спеша: и говорил, и работал, и двигался. Казалось, будто он обдумывал каждое свое движение, даже самое простое — прежде неторопливо подумает, а потом возьмет в руку болтик или отвертку; опять подумает, примерится и опять подумает.
О себе он рассказывал скупо. Больше говорил о главном инженере и директоре, которые раньше всех поверили в его двигатель и помогли сделать промышленный образец.
Только через три дня мы узнали, что Филипп Александрович окончил всего четыре класса сельской школы, а сейчас свободно разбирается в специальной литературе, посвященной двигателям внутреннего сгорания. На пятый день он рассказал, что одно время плотничал, потом был сельским фотографом.
Так, каплю за каплей, вытягивали мы из него разрозненные сведения о его жизни. И только в последний день, накануне отъезда из Харькова, услышали от одного инженера, что сейчас Филипп Александрович обдумывает схему моторчика для воздушного велосипеда. Еще несколько лет назад он сделал модель этого моторчика, и, возможно, недалеко то время, когда над Харьковом поднимется маленький вертолет...
Цитата:
...НА СЧЕТЧИКАХ — ШЕСТЬ ТЫСЯЧ КИЛОМЕТРО
Разобрав наши моторчики, Филипп Александрович сказал:
— Они потому капризничали, что плохо отрегулированы. У вас там, в Ленинграде, опыта маловато. А я отрегулирую их как следует, почищу, и можете отправляться хоть на край света.
На край света нам отправляться было незачем, а проехать еще столько же, сколько проехали, мы были не прочь.
Во время этого разговора в цех вошел главный инженер завода.
— А не испытали бы вы наши новые машины? — спросил он. — У них усилены рамы и поставлены амортизирующие вилки. Их надо проверить в дорожных условиях. Хорошо бы поездить по горам.
Наши велосипеды стояли тут же, недалеко от верстака, за которым работал Прибылой. Выглядели они довольно невзрачно. Краска на рамах и вилках стерлась, седла сидели как бы набекрень — косо и лихо, на бензиновых баках — вмятины, на покрышках — заплаты, за багажниками, как хвостики, свисали сыромятные ремешки.
На следующий день мы получили новые велосипеды. Работники экспериментального цеха оборудовали их так, как подсказывал наш опыт, и мы не могли налюбоваться франтоватыми красавцами, которые важно стояли на своих широких шинах, самоуверенно поблескивая никелированными частями.
А в тот угол, где валялись рожки да ножки наших «козликов», мы старались не смотреть. Было такое чувство, будто мы предали их, старых товарищей и верных попутчиков.
«Бедные «козлики»! — думали мы. — Вы достойны славного некролога. Вы перевязаны проволокой и ремешками, ваши седла протерты и позванивают сломанными пружинами, по вы были терпеливы и мужественны, вы делили с нами все трудности, и мы никогда не стыдились вашего невзрачного вида, даже немного гордились им. Мир вашему праху, дорогие «козлики»!»
Из Харькова нас провожал Прибылой вместе со своими друзьями. На всех велосипедах трещали моторчики. Впереди. ехал Филипп Александрович, за ним — мы, потом еще несколько человек, а замыкал кавалькаду маленький, толстенький и грозный усач — начальник пожарной охраны завода.
На пятнадцатом километре от Харькова мы пожали провожающим руки и остались одни. Моторчики работали .великолепно. И вдруг мы поняли, что только теперь у нас открылись глаза, что до Харькова мы ничего не видели: ни пейзажей, ни городов, ни людей. Раньше все наше внимание было сосредоточено на моторчиках и велосипедах, только о них мы думали, только за ними следили.
Если у нас спрашивали про Тулу, мы отвечали: как же, помним, там отскочила шестеренка... Курск? Ах, это тот город, где сломалась вилка! Белгород? Его мы не видели совсем, там мы не поднимали глаз от стыда, потому что один тащил на буксире другого.
«Теперь все иначе, — думали мы, — теперь у нас надежные двигатели и велосипеды, и мы будем наслаждаться красотой пейзажей, осматривать города, знакомиться с колхозами».
Так думали мы вечером, в первый день проехав сто восемьдесят километров от Харькова и остановившись на ночлег в чудесной украинской деревушке, где все было, как у Гоголя: луна, белые хатки и высокие серебристые тополя.
Но на следующий день хотелось уже проехать не сто восемьдесят, а двести километров. А еще через день хотелось проехать двести двадцать, потом двести сорок. И этот спортивный азарт положил на обе лопатки все благие намерения. Мы опять почти ничего не видели: ни пейзажей, ни городов, ни люден; все внимание было сосредоточено только на четырех цифрах, неустанно сменяющих друг друга в маленьких окошечках счетчиков.
Мы как бы приросли к седлам и не покидали их с утра до вечера. Останавливались только для того, чтобы поесть и заправиться горючим. Это было как на гонках. Ну, еще десять километров! Ну, еще двадцать!.. Мы проносились мимо шахт, городов, совхозов, но запомнился лишь ветер в Донбассе. Он был такой сильный, что почти валил с ног. Мы прильнули к рулям и, дав полный газ, пробивали ветер, как стену.
Остались позади Новочеркасск, Ростов-на-Дону, Краснодар. О края шоссе плескалось море хлебов, в садах лежали богатые кубанские станицы, к самой дороге подступали нефтяные вышки, на берегах прудов расположились многоэтажные домики птичьих городков, где по улицам важно шествовали к воде утки и гуси. А мы неслись, не останавливаясь, все вперед и вперед. Еще десять километров! Еще двадцать!..
Дорога от Новороссийска до Сухуми идет по горам, от перевала к перевалу. Она вьется бесконечными петлями и крутыми виражами; иногда выходит к морю — то голубому, то зеленому, то покрытому черными пятнами под белыми облаками, — а потом снова прячется в горных долинах, где только лес, скалы, небо и тишина.
На перевалы взбираешься, как по лестнице. Каждый поворот шоссе — это ступенька. Перед собой все время видишь только маленький участок дороги, а дальше — крутой подъем, поворот и скала, за которой неизвестно что: может быть, обрыв; может быть, встречный грузовик; может быть, новый поворот с еще более крутым подъемом...
Даешь полный газ и разгоняешь машину так, что на вираже она почти ложится набок, и в этот момент надо быстро сбросить газ, определить расстояние до следующего поворота, прислушаться — не гудит ли за ним грузовик, и сразу же снова разогнать машину, и снова подъем, и поворот, и страх, и радость.
А потом начинается спуск. Тогда машину не удержать. Она летит от поворота к повороту все быстрей и быстрей, и вот уже внизу море, санатории, палатки и загорелые туристы, требующие подробного рассказа о нашем путешествии.
Велосипеды оказались отличными. Моторчики, как и обещал Прибылой, работали исправно и слушались малейшего поворота рукоятки газа....
Вход
Регистрация
Gallery
FAQ
Поиск
